Вахтанг Кипшидзе
Введение
Обращение религиозных организаций в международные правозащитные институты делает возможным оценку отношений, в которые они вступают в ходе своей деятельности, с точки зрения международного права (в данном случае с точки зрения Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г.). В связи с этим следует заметить, что постановка вопроса о международной правосубъектности религиозных организаций здесь не видится нужной. Эту проблему следует рассматривать вкупе с международно-правовым статусом индивида и иных неправительственных организаций, что выходит за рамки настоящей работы.
Поскольку прецедентное право Европейского суда по правам человека (далее Суд) по обращениям религиозных организаций только начинает формироваться, интересным представляется предметный обзор таких решений с целью выявления некоторых особенностей и принципов толкования, которые приобретают прецедентный характер.
Надо заметить, что предметом рассмотрения в данной работе служат лишь только те решения, которые вынесены по обращениям именно религиозных организаций, а не физических лиц, пытающихся защитить свою религиозную свободу. Если исходить из того, что свобода совести имеет как личный, так и коллективный характер, то в данном случае она рассматривается как раз в последнем ракурсе. Двойственная природа свободы совести выводится из толкования ст.9 Конвенции (1), где прямо указывается на «свободу исповедовать...сообща». В то же время такое толкование не всегда считалось само собой разумеющимся. Показательным здесь видится мнение Европейской комиссии (которая раньше занималась рассмотрением жалоб, представляемых в Европейский Суд по правам человека, на предмет приемлемости, ныне ликвидирована - В.К.), считавшей еще в 1968г., что «права церкви, предусмотренные ст.9 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, защищаются посредством предоставления прав ее членам» (2). (Впрочем, в 1979 году Комиссия поменяла свою точку зрения) (3). Непризнание за религиозной организацией права представлять и защищать интересы верующих носило явно антиклерикальный характер. И до сих пор некоторым кажется, что в основу внутренней организации религий положены отнюдь не демократические принципы, и их представители не избираются демократическим путем и поэтому не могут адекватно представлять интересы всех членов организации. Некоторые даже предлагают увязать допуск к представительству своих интересов с соблюдением демократических принципов во внутренней организации (4). Так или иначе, Суд не выдвигает подобных требований.
В настоящее время и в решениях Суда (5) и в доктрине (6) подчеркивается коллективное измерение свободы совести. При обращении в Суд религиозных организаций решающее значение имеет не только ст. 9 Конвенции, но и ст. 11, закрепляющая свободу ассоциации (7). Последняя также важна в контексте рассмотрения дел, которые касаются отказа в регистрации новых или непризнания правосубъектности уже существующих религиозных организаций. Дела такого рода, часть которых будут рассмотрена ниже, составляют и будут составлять значительную часть практики Суда. Это неизбежно, поскольку именно отказ в регистрации (или признании) и является самой часто используемой мерой осуществления государственных регуляторных полномочий в сфере религиозных отношений.
Соответствующие решения Суда лучше всего рассматривать в порядке в их вынесения. Предметом рассмотрения в данной работе будут решения по следующим делам: Святые монастыри против Греции (Case of The Holy Monasteries v. Greece 09/12/1994), Канейская Католическая Церковь против Греции (Case of Canea Catholic Church v. Greece 6/12/1997), Еврейская литургическая ассоциация Шаре Шалом Ве Тседек против Франции (The Jewish Liturgical Association Cha'are Shalom Ve Tsedek v. France 27/06/2000), Бессарабская митрополия и другие против Молдовы (Case of Metropolitan Church of Bessarabia and others v. Moldova 27/03/2002), Высший духовный совет мусульманского сообщества против Болгарии (Supreme Holy Council of the Muslim Community v. Bulgaria 16/03/2005). Есть еще некоторые дела по обращениям религиозных организаций (например, Римско-Католическая фарност против Чешской Республики (??mskokatolick? Farnost Ob??stv? v. the Czech Republic 24/08/2005), но они не представляют интереса в целях данной работы.
Святые монастыри против Греции
Восемь греческих православных монастырей (Ано Ксения, Осисос Лукас, Агиа Лавра Калавритон, Метарфосис Сотирос, Асоматон Петраки, Крисолеонтиса Егинис, Фламорион Воло и Мега Спилео Калавритон) подали жалобу против Греции в ЕСПЧ.
Обстоятельства дела следующие. На протяжении длительного времени монастыри приобрели значительное количество недвижимости, в основном путем дарения и завещания. Причем этот процесс начался примерно с девятого века, т.е. до образования независимого греческого государства в 1829 году. Таким образом, монастыри приобрели правовой титул на эту недвижимость на основании фактического, продолжительного и открытого владения вопреки правам настоящего собственника (adverse possession). Греческое государство никогда не оспаривало этот титул. Известны несколько случаев, когда монастыри сами передавали недвижимость, как государству, так и обнищавшим фермерам.
По Закону № 4684/1930 вся собственность Греческой Православной Церкви (ГПЦ) делилась на удерживаемую и подлежащую реализации. Удерживаемая собственность признавалась необходимой для нужд церквей и монастырей. Для управления собственностью, подлежащей реализации, создавалось Бюро по управлению церковной собственностью (далее Бюро). В состав Бюро входили представители, как ГПЦ, так и государства. Доходы от реализации направлялись на нужды церкви.
В 1952 ГПЦ и государство заключили соглашение, по которому ГПЦ передавала государству 4/5 земель сельскохозяйственного назначения и 2/3 пастбищ за 1/3 реальной стоимости.
Отношения между церковью и государством носят характер взаимозависимости, как то устанавливает Хартия Греческой Церкви 1977 года. Эти отношения основываются как на роли церкви в сохранении греческого народа, как такового, так и на законодательном придании православию статуса доминирующей религии. Так, например, церковь ответственна за христианское воспитание молодежи. Государство, в свою очередь, обязано покрывать часть расходов церкви, при этом церковь находится под финансовым контролем государства. Положения о госслужащих применимы по аналогии к служащим церковных субъектов публичного права. Святые монастыри признаются субъектами публичного права, образование, слияние и упразднение которых оформляется декретом президента по предложению Министра образования и религиозных дел после консультации с местным архиепископом (в ведении которого находится монастырь) и по одобрению Постоянного Священного Синода. Однако юридические лица, составляющие ГПЦ, обладают полной автономией.
В 1987 году был принят Закон №1700/1987, целью которого было серьезное изменение порядка управления всей церковной собственностью. По существу государство решило реквизировать всю собственность монастырей, обещая осуществлять незначительные выплаты из доходов от нее. Исключалась городская собственность (реализация только с согласия монастырей), земля, обрабатываемая непосредственно монахами и собственность монастырей, находящихся в ведении Константинопольского, Александрийского, Антиохийского, Иерусалимского патриархатов, Храма Гроба Господня, Синайского монастыря. Кроме того, монастырь мог сохранить собственность, если докажет, что она перешла к нему в результате надлежаще оформленной сделки или право собственности были подтверждено судом. Надо заметить, что требования регистрации сделок были установлены лишь в 1856 году и подтверждены Гражданским кодексом 1946, а земельная книга имеется только в одном районе Греции.
Управление приобретенной собственностью должно было осуществлять Бюро, руководство которого назначалось светскими властями (половина состава - представители церкви). Впоследствии назначение состава Бюро было оспорено некоторыми монастырями в Высшем административном суде, который, хотя и удовлетворил претензию, но obiter поддержал положения Закона №1700/1987.
Принятие Закона №1700/1987 вызвало резкую реакцию со стороны церкви в целом. Для достижения взаимопонимания Священный синод и государство договорились, что во исполнение закона будет заключено соглашение, на подписание которого ГПЦ должна получить полномочия от каждого монастыря. В конечном счете, 149 монастырей предоставили соответствующие полномочия, включая 3 монастыря-заявителя (Асоматон Петраки, Осисос Лукас, Фламорион Воло). Для остальных монастырей был установлен срок присоединения, однако действие Закона 1700/1987 не было приостановлено. В 1988 году государство ратифицировало соглашение путем принятия Закона № 1811/1988. Затем был упразднено Бюро, функции которого перешли к ГПЦ.
Несколько монастырей, включая Фламорион Воло, оспорили действительность соглашения, на основании того, что:
- Постоянный Священный синод не обладал правоспособностью для его заключения, будучи лишь административным органом ГПЦ;
- Предмет соглашения не достаточно определен;
- Греческое государство не действовало через законного представителя;
- На момент заключения соглашения существовало Бюро;
- Полномочия были выданы не в надлежащей форме и превышены.
- Предмет соглашения не достаточно определен;
- Греческое государство не действовало через законного представителя;
- На момент заключения соглашения существовало Бюро;
- Полномочия были выданы не в надлежащей форме и превышены.
Суд первой и апелляционной инстанции отверг эти аргументы на основании того, что соглашение носило возмездный характер (1% от выделяемых на церковные нужды средств шел монастырям), а его дефекты (пороки) устранены фактом ратификации путем принятия закона.
Законы №№1700/1987 и 1811/1988 практически не применялись, поскольку носили неопределенный характер (что подтверждается в докладе Министерства сельского хозяйства). По словам адвоката заявителей, какая-либо недвижимость, принадлежащая монастырям, так и не была передана государству, однако административные власти ограничивали право монастырей распоряжаться ей по своему усмотрению.
По решению Комиссии жалобы со стороны нескольких монастырей и отдельных монахов были объединены в одном деле. Итак, монастыри-заявители требовали признать нарушение соответствующими законами и последующими актами:
- ст.1. Протокола №1 к ЕКПЧ; (8)
- п.1 ст.6 ЕКПЧ;
- ст. 9 и 11 ЕКПЧ.
- ст. 13 ЕКПЧ; (9)
- ст. 14 ЕКПЧ в совокупности с 6, 9, 11 ЕКПЧ и Протоколом № 1 к ЕКПЧ;
- п.1 ст.6 ЕКПЧ;
- ст. 9 и 11 ЕКПЧ.
- ст. 13 ЕКПЧ; (9)
- ст. 14 ЕКПЧ в совокупности с 6, 9, 11 ЕКПЧ и Протоколом № 1 к ЕКПЧ;
Комиссия, однако, констатировала, что нарушение указанных положений отсутствовало.
Суд при вынесении решения привел следующую аргументацию.
Государство заявило следующие предварительные возражения.
Во-первых, монастыри представляют собой субъекты публичного права и, будучи подразделениями церкви, принимают участие в осуществлении государственных полномочий, их решения оспариваются в Высшем административном суде. Кроме того, их создание и упразднение оформляется декретом (президента - см. выше). Таким образом, они не являются неправительственными организациями.
Суд отверг возражения государства, высказав мнение, что монастыри не осуществляют административных функций, поскольку целью их создания является выполнение церковных и духовных задач. Надзор за их деятельностью осуществляет не государство, а архиепископ. Их публично-правовой статус заключается только в том, что они имеют такие же средства правовой защиты в отношениях с третьими лицами как другие (административные) субъекты публичного права. Поэтому Суд признал монастыри неправительственными организациями в смысле ст. 25 ЕКПЧ.
Во-вторых, Суд отклонил возражение Правительства, что не были исчерпаны средства внутренней защиты. Правительство заявило, что не один суд не вынес решения по существу дела, кроме того, закон фактически не породил правовых последствий. Однако Суд постановил, что по Закону №1700/1987 собственность считается переданной без дополнительных процедур, а obiter dictum Высшего административного суда о соответствии Закона №1700/1987 Конституции и ЕКПЧ делает успех последующих жалоб в национальные суды сомнительным.
Таким образом, оба возражения Правительства были отклонены.
При рассмотрении вопроса о предполагаемом нарушении ст.1 Протокола №1 к ЕКПЧ Суд привел следующую аргументацию.
Суд абстрагировался от рассмотрения Законов №1700/1987 и 1811/ 1988 в целом, (хотя монастыри ссылались на то, что эти законы противоречат ЕКПЧ), а заявил, что в его компетенцию входит оценка правовых последствий, которые вызваны этими законами. Несмотря на то, что Правительство заявляло, что эти законы не повлекли правовых последствий, Суд заметил, что правовой режим собственности монастырей-заявителей определяется по-разному. Правовой режим спорной собственности трех монастырей, которые подписали Соглашение о передачи собственности, регулируется этим Соглашением и Законом №1811/ 1988, которым оно ратифицировано. А в отношении других монастырей применим Закон №1700/1987.
Итак, вопрос предполагаемого нарушения ст.1 протокола №1 к ЕКПЧ в отношении монастырей, не подписавших Соглашение, был рассмотрен отдельно.
Правительство ссылалось на то, что Закона №1700/1987 недостаточно для лишения монастырей прав на их собственность или ее передачи. Закон, по мнению Правительства лишь создал правовую презумпцию принадлежности собственности государству, которая может быть легко опровергнута монастырями. Однако Суд подчеркнул, что Закон переложил бремя доказывания прав собственника на монастыри, причем титул нельзя было подтвердить путем ссылки на фактическое, продолжительное и открытое владения вопреки правам настоящего собственника (adverse possession). А по существу в отсутствие земельных книг и по причине приобретения недвижимости монастырями в древние времена иным образом титул монастырям доказать практически невозможно.
Правительство также указывало, что приказов о выселении не было издано, а сели бы они и были изданы, монастыри могли бы их оспорить. Однако, по мнению Суда Закон № 1700/1987 прямо установил срок передачи земли, после которого было возможно получение приказа о выселении. При этом факт обжалования приказа не являлся отлагающим обстоятельством для его вступления его в силу. Кроме того, Суд указал, что положения Закона № 1700/1987 применимы в отношении монастырей, не подписавших Соглашение о передачи собственности, и тот факт, что приказы о выселении не были приняты до сих пор не гарантия того, что они не будут приняты впоследствии.
Таким образом, Суд признал, что имело место нарушение права беспрепятственного пользования собственностью, закрепленное ст.1 Протокола №1 к ЕКПЧ, в форме лишения собственности.
Далее Суд рассматривал вопрос, было ли это действие в интересах общества. Было указано на то, что предполагалась передача земли фермерам-членам сельскохозяйственных кооперативов, а не обнищавшим фермерам, не имеющим земли, что представляет собой обычное осуществление социальной политики. Таким образом, не было необходимости в нарушении права собственности монастырей-заявителей. Недостаточным обоснованием является также то, что эта земля используется не надлежащим образом и служит предметом злоупотреблений.
Суд также пришел к выводу, что это вмешательство не было оправданным, поскольку обстоятельства не были исключительными, и экспроприация носила абсолютно безвозмездный характер, в отличие от экспроприации 1952 года.
Затем суд перешел к рассмотрению предполагаемого нарушения в отношении монастырей, подписавших Соглашение о передаче собственности. Здесь Суд придал ключевое значение самому факту подписания, признав невозможность правовой оценки заявлений некоторых монастырей, что они действовали под принуждением.
Суд постановил, что имело место нарушение ст. 6 п.1 ЕКПЧ в отношении монастырей, не подписавших Соглашение о передачи собственности. Закон №1700/1987 лишил указанные монастыри права в судебном порядке определять, какая собственность не подлежит передаче, уполномочив на это государство.
Суд пришел к мнению, что нарушения стт. 9 и 11 ЕКПЧ не имело место, так как религиозные ценности не экспроприировались, и не было иного вмешательства в религиозную жизнь монастырей.
Также не имело места и нарушение ст. 13 ЕКПЧ, так как она не требует создания национального органа, который мог мы отменять законы как противоречащие ЕКПЧ. Монастыри же заявляли, что не могут защитить свои права, закрепленные в ЕКПЧ в внутри государства.
И, наконец, Суд констатировал отсутствие нарушения ст. 14 ЕКПЧ в совокупности с 6, 9, 11 ЕКПЧ и Протоколом № 1 к ЕКПЧ, поскольку распространение действия рассматриваемых законов только на монастыри ГПЦ (исключая монастыри Александрийской, Антиохийской и других церквей) носило обоснованный характер, т.к. было связано с особым статусом ГПЦ.
Является интересным для данной работы то, что в этом деле Монастыри выступили против передачи собственности государству отдельно от Греческой Православной церкви, частью которой они по существу являются. Таким образом, можно заключить, что в Европейский Суд может подавать не только РПЦ как таковая, но и ее подразделения, впрочем, это во многом вопрос субординации, которая регулируется каноническим правом. Также интерес факт признания монастырей неправительственными организациями, которыми они, по сути дела, по национальному праву не являются, т.к., как указано выше, создаются при согласовании с административной властью. Тем не менее, Суд проявил функциональный подход, заявив, что они исполняют неадминистративные функции и независимы в своей деятельности.
Интересно толкование Судом критерия исчерпания средств внутренней защиты. Обычным для подачи в ЕСПЧ является прохождение первой и апелляционной инстанции, здесь же фактически по существу не было вынесено ни одного судебного решения. Видимо логичным обоснованием, принятым Комиссией является тот факт, что против даже obitur dictum Высшего административного суда не пошел бы не один суд. Поэтому то, что монастыри, будучи субъектами публичного права, могут обращаться в Высший административный суд, позволило им избежать национальных процедур. Это косвенно свидетельствует о признании Судом особого статуса ГПЦ по сравнению с другими религиозными организациями, действующими в этом государстве.
Канейская католическая Церковь против Греции
Фактический состав дела таков: в июне 1987 года господа И.Н. и А.К. снесли часть стены вокруг церкви высотой 1.2 метра и сделали в стене своего дома окно, выходящее на церковь. По обращению аббата Канейский районный суд обязал их восстановить стену, ответчики возражали против иска на основании того, что католические церкви в Греции не имеют правосубъектности. Районный суд отклонил возражение, однако в апелляционной инстанции отменил свое решение, ссылаясь на то, что церковь не приобрела правосубъектности в установленном законом порядке, ибо была образована лишь по решению местного католического епископа. Кассационный суд оставил это решение в силе. Епископ обратился в Европейский Суд. Комиссия отвергла претензии государства, что он является представителям субъекта права, который отсутствует. Жалоба была классифицирована как жалоба от неправительственной организации (Ст. 25 Европейской Конвенции (10))
Суд признал нарушение следующих прав, предусмотренных статями Европейской конвенции.
Нарушение ст.6 п. 1. (11)
Мотивация суда была следующей. Правосубъектность католической церкви никогда не ставилась под сомнение со времени образования Греческого государства ни судами, ни административной властью. Доказательство тому в частности, многочисленные договоры, представленные церковью, а также большинство ранее принятых судебных решений. В том, что Канейская церковь не была должным образом зарегистрирована, виновато религиозное сообщество, к которому она принадлежит, но это не является основанием для лишения ее права на обращения в суд. Кроме того, лишение ее правосубъектности значило бы признание недействительными всех заключенные ей ранее сделок.
Нарушение ст. 14 в совокупности со ст. 6 п. 1. Статья 14 (12)
Суд заметил, что непредоставление права обращаться в суд на основании отсутствия правосубъектности, в то время как православная и еврейская общины обладали таким правом, является дискриминационным.
Таким образом, мы видим, что Суд признал обоснованными жалобы церкви, существующей в Греции на протяжении долгого времени, несмотря на то, что она была образована лишь в соответствии с решением епископа. Важно заметить, что здесь Суд придал значение каноническому праву, в соответствии с которым был совершен акт образования церкви. В то же время защита договоров, заключенных организацией, не имеющей правосубъектности, обычна в судебной практике зарубежных стран, если эти договоры исполняются хотя бы одной стороной.
Еврейская литургическая ассоциация Шаре Шалом Ве Тседек против Франции
Обращение Еврейской литургической ассоциации Шаре Шалом Ве Тседек (далее - Заявитель) в Суд было вызвано отказом французских властей выдать лицензию на осуществление ритуального убоя скота в целях приготовление кошерной еды. Подобным исключительным правом во Франции обладала только Еврейская консистория Парижа, объединяющая 700000 человек. Организация-заявитель претендовала на то, что выражает интересы ультраортодоксальных евреев (около 40 000), которых не удовлетворяет уровень соблюдения норм, касающихся ритуального убоя скота консисторией. Французские суды отказали Шаре Шалом по причине того, что организация недостаточно репрезентативна и не является религиозной организацией в соответствии с действующим законодательством. Последнее заявление было сделано с учетом того, что значительное место в деятельности организации уделялось торговле кошерным мясом с меньшим в два раза ритуальным налогом, чем консистория.
Государство привело следующее обоснование своим действиям.
Во-первых, ритуальный убой скота являются исключением из действующего французского и международного права, т.к. по существу не отвечает требованиям по защите животных от жестокого обращения. Именно поэтому предусмотрена сложная процедура согласования с министерством сельского хозяйства и внутренних дел. Это имеет целью защиту публичного порядка и общественного здоровья.
Во-вторых, деятельность организации носит коммерческий характер, но даже если считать ее религиозной, то нарушение религиозной свободы отсутствовало, т.к. никто не лишал организацию права договориться с консисторией об участии представителей Шаре Шалом в осмотре туш на предмет кошерности, т.к. по существу речь шла не об использовании иных правил, а в подозрениях в неисполнении тех же самых. Это подтверждено главным раввином Франции. Кроме того, существует возможность импорта кошерного мяса из Бельгии. Поэтому разница в кашруте, предоставляемом этими организациями, заключается лишь в цене.
Государство отвергло обвинения в дискриминации, которые также выдвигались в заявлении (на основании ст. 14 ЕКПЧ), сославшись на то, что организации не находятся в «сравнимом положении», а если разница в обращении и была, то был соблюден принцип пропорциональности между преследуемой целью и используемыми методами. Более того, государство заявило, что консистория уже имеет двухсотлетний позитивный опыт отношений с государством и представляет практически все иудейское сообщество. Организация-заявитель же получила бы требуемое исключительное право, если ее деятельность имела бы изначально религиозный характер и была бы более репрезентативной.
Суд указал, что Шаре Шалом все же может опираться на ст. 9, что характерно для религиозных организаций.
Позиция Суда в целом совпадала с государственной и заключалась в том, что право на ритуальный убой скота исключительно, поэтому отказ в его предоставлении составляет нарушение, лишь в случае если нет иных путей для приобретения кошерного мяса. Последователи же Шаре Шалом могли приобретать его в консистории (т.к. по существу вопрос вызывали не ритуальные правила, а тщательность осмотра туш), а также импортировать из Бельгии. Договоренность с консисторией об участии в ритуальном убое скота не была достигнута по экономическим причинам.
Позиция Суда в целом совпадала с государственной и заключалась в том, что право на ритуальный убой скота исключительно, поэтому отказ в его предоставлении составляет нарушение, лишь в случае если нет иных путей для приобретения кошерного мяса. Последователи же Шаре Шалом могли приобретать его в консистории (т.к. по существу вопрос вызывали не ритуальные правила, а тщательность осмотра туш), а также импортировать из Бельгии. Договоренность с консисторией об участии в ритуальном убое скота не была достигнута по экономическим причинам.
Бессарабская митрополия и другие против Молдовы
В 1998 году Бессарабская митрополия обратилась в Суд с жалобой на нарушение ст.9, ст.14 в совокупности со ст.9, ст.13, а также ст. 6 в совокупности со ст. 11 ЕКПЧ.
Образованная в 1992 году, Бессарабская митрополия провозгласила себя преемницей митрополии, существовавшей до 1944 года. В том же году она перешла в юрисдикцию Румынского Патриархата и была признана всеми Православными Церквами, за исключением Московского Патриархата. По собственному утверждению митрополии, с ней «ассоциировали себя до одного миллиона верующих».
Несмотря на многочисленные обращение в административные органы и судебные разбирательства организация не была признана молдавскими властями. Она представила данные о многочисленных насильственных акциях, которые были совершены как властями, так и представителями Молдавской митрополии.
Позиция государства заключалась в том, что с религиозной точки зрения разница между Молдавской и Бессарабской митрополиями отсутствует, и последняя образовалась в ходе административного конфликта внутри первой. Вмешательство же в этот конфликт представляло бы нарушение положение о нейтральности государства в религиозных делах. Кроме того, государство указало, что ситуация с Бессарабской митрополией скрывает политический конфликт между Россией и Румынией, и признание имело бы негативные последствия для молодой Молдавской республики.
Суд пришел к выводу, что имело место вмешательство в смысле ст.9, поскольку непризнание государством организации ставило ее вне закона. Суд не смог дать ясного ответа, было ли это вмешательство предусмотрено законом, но заявил, что готов признать, что оно было предусмотрено законом.
На вопрос имело ли вмешательство законную цель, Суд ответил положительно, принимая во внимание заявленные государством угрозы религиозно-политического разделения Молдавии.
Суд детально рассмотрел «необходимость подобного вмешательства в демократическом обществе» и пришел к выводу, что государство не исполнило обязанность быть нейтральным в отношениях религиозными организациями.
Во-первых, было указано, что государство не имеет права оценивать законность религиозных убеждений, а также форм их выражения. Кроме того, недопустимы попытки объединения религиозных организаций под единым руководством и иные вмешательства подобного рода.
Во-вторых, в ответ на утверждение государства, что митрополия участвует в политической борьбе с целью присоединения Молдовы к Румынии, угрожая таким образом территориальной целостности государства, Суд заметил, что доказательств этим предположениям не представлено. Относительно беспорядков, которые возникли между митрополиями, суд указал, что непризнание Бессарабской митрополии сыграло в этом роль. Было также опровергнуто уверение государства, что непризнание митрополии не сильно сказалось на ее деятельности.
В дополнение к этому Суд констатировал нарушение ст.13 ЕКПЧ.
Высший духовный совет мусульманского сообщества против Болгарии
Обращение Высшего духовного совета мусульман Болгарии в ЕСПЧ было инициировано верховным муфтием Болгарии Недимом Генджевым. Он был избран верховным муфтием в 1988 году и официально занимал этот пост до 1992 года, когда дирекция по делам вероисповедания объявила выборы 1988 недействительными (неформально муфтий обвинялся в сотрудничестве с коммунистическим режимом) и назначила временное управление до избрания нового верховного муфтия, которым в этом же году был избран Фикри Сали Хасан. Однако Н. Генджев выборов не признал. В 1995 к власти пришли победившие на выборах социалисты, которые восстановили его в должности. Однако уже в 1997 году власть вновь поменялась. Тогда по общему согласию двух верховных муфтиев и при активной поддержке со стороны государства были предприняты попытки по объединению исламской общины. Однако перед общей конференцией, которая должна была избрать лидера, Генджев от участия в ней отказался, указав на то, что был нарушен порядок выдвижения делегатов. Действительно, мандаты на конференцию выдавались местными властями, и многие делегаты сами одновременно являлись главами местных администраций, принадлежавшими к одной из партий.
Когда Н. Генджевым были исчерпаны средства защиты по внутреннему праву, он обратился в ЕСПЧ с жалобой на нарушение ст.9 в форме произвольного вмешательства государства в дела общины. Дело было признано допустимым и рассмотрено.
Государство обосновывало свою позицию тем, что ситуация разделения в исламской общине имели своей причиной не существование двух организаций, а наличие двух руководителей у одной организации. Их соперничество было обусловлено политическими и личными причинами. Кроме того, было заявлено, что созыв конференции производился с согласия обоих лидеров, Генджев же вышел из процесса, когда стало ясно, что его не поддержат.
Суд специально остановился на применимости ст.9 в «коллективном прочтении», имея в виду нарушение прав общины в целом. Мнение Суда заключается в том, что посредничество государства вполне допустимо в подобных делах, однако подобная трактовка вмешательства государства имела смысл лишь до выхода Генджева из процесса. После этого речь может идти лишь о принуждении к объединению. До этого же, в 1992 и 1995 годах государство, сменяя муфтиев, действовало еще более радикально. (Кстати, решение о смещении муфтия Хасана в 1995 году также рассматривалось Судом: решение по делу Hasan and Chaush v. Bulgaria).
Было подчеркнуто, что законодательство, не допуская существование двух верховных муфтиев, провоцировало их конкуренцию, что не способствовало толерантности.
Суд абстрагировался от решения вопроса, было ли вмешательство предписано законом, заявив, что государство при проведении конференции по объединению мусульман не опиралось на закон. В то же время было указано, что вмешательство имело законную цель: защита публичного порядка и прав граждан.
Наиболее интересная аргументация была приведена Судом при определении необходимости упомянутого вмешательства в демократическом обществе.
Суд прямо заявил, что государство имеет обязанность оставаться нейтральным и беспристрастным при осуществлении своих регуляторных функций в сфере отношений с религиозными объединениями. Здесь Суд сослался на свое прецедентное право, а именно на решения по делу Коккинакиса против Греции 25/05/1993, Бессарабской метрополии против Молдовы (см. выше), Хасана и Чауша против Болгарии 26/10/2000).
Помимо этого Суд заявил, что государству в демократическом обществе не нужно предпринимать мер, чтобы религиозные сообщества оставались под единым руководством. Следует не искоренять плюрализм, а обеспечивать толерантность между конкурирующими группами. Суд подчеркнул, что поддержка одного из лидеров в ходе разделения общины или попытки заставить общину подчиниться одному из лидеров составляет нарушение религиозной свободы.
Заключение
Хотелось бы сделать несколько замечаний относительно рассмотренных решений.
Дело Святых монастырей против Греции имеет важный характер как прецедент Суда. Правовые основания землевладения многих религиозных организаций Европы весьма сходны с приведенными в этом деле. Особенно это характерно для государств Европы, где государственные или находящиеся в привилегированном положении церкви существуют на протяжении длительного времени, приобретая землю в течение столетий. В этом случае нередки ситуации отсутствия необходимой документации. Поэтому наработки по этому делу могут быть вполне востребованы, если законность владения такого рода по каким-то причинам будет поставлена под вопрос. В этом контексте также следует обратить внимание на то, что государственный статус таких церквей и их структурных подразделений не является препятствием для их выступления в суде как неправительственных организаций.
Дело Канейской католической церкви также представляет интерес как прецедент для возможных последующих дел, касающихся давно существующих религиозных организаций. Факт длительного законного пребывания на территории какого-то государства, подтверждаемый участием в хозяйственной деятельности, составляет достаточное основание правосубъектности общины.
Дело Шаре Шалом, Бессарабской митрополии и Высшего духовного совета мусульман могут быть рассмотрены параллельно. В каждом из них имело место вмешательство, предусмотренное ст.9 ЕКПЧ. Однако допустимым такое вмешательство было признано только в Шаре Шалом, впрочем, здесь следует иметь в виду, что голоса судей разделились (12 к 5) и в доктрине к этому решению относятся критически (13). В то же время рассмотрение этого дела Большой палатой придает ему вес. Французскому правительству удалось убедить суд, что различия между двумя иудейскими организациями не носят догматического характера, ссылаясь на главного раввина, который для Шаре Шалом, как отколовшейся от консистории организации, явно не обладал абсолютным авторитетом. Здесь, разумеется, трудно говорить о «бесстрастности и нейтральности государства», - принцип, который активно пропагандируется судом в остальных двух решениях. Более того, Франция прямо указывает на репрезентативность одной организации, как основы для предоставления ей не общественного (что вполне допустимо), а сакрального исключительного права.
В деле Бессарабской митрополии явно не исчерпан резерв государственной защиты. Было сказано о том, что митрополия является схизматической группой, хотя очевидно, что Суду незачем вдаваться в подробности канонического права, тем более что эта «схизматическая группа» была признана рядом поместных церквей. Аргументы о необходимости защиты публичного порядка были справедливо выдвинуты, но доказательств способствующей разделению общества и страны деятельности организации представлено не было, хотя они могли бы иметь ключевое значение. Напротив, в деле есть подборка материалов, показывающих действия, в том числе незаконные, против непризнанной государством митрополии.
Дело Высшего духовного совета мусульман Болгарии имеет общие черты с делом Бессарабской митрополии, ибо касается явной конкуренции в религиозной сфере. В нем опять подтверждается принцип нейтральности государства в сфере религиозных отношения при осуществлении регуляторных полномочий. За государством в этом деле не признается права ставить преграды на пути появления новых религиозных организаций лишь на основе политических амбиций. При этом сам декларируемый принцип может быть подвергнут критике. Даже если признать за государством необходимость быть нейтральным, то оно все равно выполняет регуляторные функции (элемент принципа), издавая нормативные акты. Любой же нормативный акт несет на себе печать политической идеологии, является продуктом развития общества при различных факторах влияния. Таким образом, нейтральность недостижима. Это признается в некоторых работах (14), правда в том ключе, что подобные «нейтральные законы» могут быть опасны для инокультурных религиозных меньшинств.
Несмотря на небольшое количество дел по обращениям религиозных организаций, можно предположить, что она будет пополняться именно за счет дел, которые касаются конкуренции религиозных организаций. Какое бы решение ни было бы принято внутри государства, одна из организаций обязательно захочет обратиться к внешнему арбитру, который, как правильно зам